Оставшись на восемнадцатом году после смерти матери и
отъезда сестры в Голштинию, она без руководителей, во всем блеске красоты необыкновенной, получившая в наследие от родителей страстную натуру, от природы одаренная добрым и нежным сердцем, кое-как или, вернее, вовсе невоспитанная, среди грубых нравов, испорченных еще лоском обманчивого полуобразования, бывшая предметом постоянных подозрений и недоверия со стороны двора, цесаревна видела ежедневно, как ее избегали и даже нередко от нее отворачивались сильные мира сего, и поневоле искала себе собеседников и утешителей между меньшей братией.
Неточные совпадения
Сверх того,
отъезд был ей приятен еще и потому, что она мечтала залучить к себе в деревню
сестру Кити, которая должна была возвратиться из-за границы в середине лета, и ей предписано было купанье.
Княжне Кити Щербацкой было восьмнадцать лет. Она выезжала первую зиму. Успехи ее в свете были больше, чем обеих ее старших
сестер, и больше, чем даже ожидала княгиня. Мало того, что юноши, танцующие на московских балах, почти все были влюблены в Кити, уже в первую зиму представились две серьезные партии: Левин и, тотчас же после его
отъезда, граф Вронский.
Впечатление это напомнило Нехлюдову опять вчерашний разговор с зятем и свое желание повидаться с ним и
сестрой до
отъезда.
Отправка партии, в которой шла Маслова, была назначена на 5-е июля. В этот же день приготовился ехать зa нею и Нехлюдов. Накануне его
отъезда приехала в город, чтоб повидаться с братом,
сестра Нехлюдова с мужем.
За несколько часов до
отъезда я еще пишу и пишу к тебе — к тебе будет последний звук отъезжающего. Тяжело чувство разлуки, и разлуки невольной, но такова судьба, которой я отдался; она влечет меня, и я покоряюсь. Когда ж мы увидимся? Где? Все это темно, но ярко воспоминание твоей дружбы, изгнанник никогда не забудет свою прелестную
сестру.
Вскоре после
отъезда П. С. с нас и с поляков отбирали показания: где семейство находится и из кого состоит. Разумеется, я отвечал, что семейство мое состоит из
сестер и братьев, которые живут в Петербурге, а сам холост. По-моему, нечего бы спрашивать, если думают возвратить допотопных.Стоит взглянуть на адреса писем, которые XXX лет идут через III отделение. Все-таки видно, что чего-то хотят, хоть хотят не очень нетерпеливо…
С Трубецкими я разлучился в грустную для них минуту: накануне
отъезда из Иркутска похоронили их малютку Володю. Бедная Катерина Ивановна в первый раз испытала горе потерять ребенка: с христианским благоразумием покорилась неотвратимой судьбе. Верно, они вам уже писали из Оёка, где прозимуют без сомнения, хотя, может быть, и выйдет им новое назначение в здешние края.
Сестра мне пишет, что Потемкиной обещано поместить их в Тобольск. Не понимаю, почему это не вышло в одно время с моим назначением.
Все эти слова Егора Егорыча Сусанна слушала, трепеща от восторга, но Муза — нет, по той причине, что, по
отъезде матери и
сестры, ей оказалось весьма удобным жить в большом и почти пустынном доме и разыгрывать свои фантазии, тогда как понятно, что в Москве у них будут небольшие комнаты, да, пожалуй, и фортепьяно-то не окажется.
Еще накануне
отъезда я не знал, уеду или останусь. Вопрос заключался в Аграфене Петровне. Она уже знала через
сестру о моем намерении и первая одобрила этот план.
За какой-либо год до моего
отъезда из дому родился меньшой наш брат Петруша, которого девичья прозвала «поскребышком», и кормилицею к нему поступила знакомая мне полновесная кормилица
сестры Анюты, которую я когда-то дразнил «Кордовой».
Гоголь сказал нам, что на другой день он перевозит
сестер своих к княгине Репниной (бывшей Балабиной), у которой они останутся до
отъезда.
Последнюю неделю своего пребывания в Москве Гоголь был у нас всякий день и пять раз обедал, по большей части с своей матерью и
сестрами.
Отъезд Гоголя с Пановым был назначен на 17 мая.
Во время еще пребывания своей
сестры у Раевской, месяца за два до
отъезда, у нее в доме Гоголь познакомился короче с одной почтенной старушкой, Над.
До 11 декабря мы не видали Гоголя; морозы сделались сноснее, и он, узнав от меня, что я не могу ничего положительного сказать о своем
отъезде, решался через неделю уехать один с
сестрами.
Недолго, кажется, прогостил Алексей в дому родительском — суток не минуло, а неприветно что-то стало после
отъезда его. Старик Трифон и в токарню не пошел, хоть была у него срочная работа. Спозаранок завалился в чулане, и долго слышны были порывистые, тяжкие вздохи его… Фекла Абрамовна в моленной заперлась… Параня с
сестрой в огород ушли гряды полоть, и там меж ними ни обычного смеху, ни звонких песен, ни деревенских пересудов… Ровно замерло все в доме Трифона Лохматого.
Те месяцы, которые протекли между выпускным экзаменом и
отъездом в Казань с правом поступить без экзамена, были полным расцветом молодой души. Все возраставшая любовь к
сестре, свобода, права взрослого, мечты о студенчестве, приволье деревенского житья, все в той же Анкудиновке, дружба с умными милыми девушками, с оттенком тайной влюбленности, ночи в саду, музыка, бесконечные разговоры, где молодость души трепетно изливается и жаждет таких же излияний. Больше это уже не повторилось.
Для Надежды Сергеевны этот
отъезд представлялся грустной неизбежностью: она жалела и
сестру, и Боброва, к которому питала искреннюю дружбу.
Он остался дольше других и после
отъезда гостей принял самое горячее участие в розысках пропавших
сестер.
Быстро снаряжена была молодая девушка, благословлена игуменьей и почтительно усажена камер-лакеями в карету.
Сестры при
отъезде, по распоряжению матери Досифеи, не присутствовали. Карета выехала из ворот монастыря. Сердце Марьи Осиповны Олениной трепетно билось.
— Когда уехали отец и
сестра? — разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об
отъезде в Богучарово, что уехали 7-го, и опять распространился о делах хозяйства, спрашивая распоряжений.